Первые шаги в борьбе против Дутова

П. А. Кобозев

Когда в Питере произошел Октябрьский переворот, при Оренбургской думе образовался «Комитет спасения родины и революции».
Организаторами «Комитета спасения родины от революции», как его метко назвали оренбургские рабочие, оказались Семенов-Булкин, Сидельников, Архангельский, Клиентов, Юров, Дутов. Программа контрреволюции, объявленная в свое время лидером контрреволюционной партии кадетов Милюковым в газете «Речь», сразу же была подхвачена Дутовым и другими белогвардейцами.
За два дня до Октябрьского восстания Милюков в газете «Речь» писал: «В 8 городах Советы фактически захвачены большевиками, а именно: в Петрограде, в Москве, в Казани, в Баку, в Оренбурге, Калуге и Екатеринбурге». «Пусть большевики не огорчаются тем, - угрожал далее Милюков, - что они могут попасть в кольцо блокады голода, в кольцо, которое состоит из казачьих окраинных войск, из всех старообрядцев, искони русских, и затем всех здравомыслящих». К последним, конечно, Милюков причислял и кадетов. Эту же программу затем развил и Рябушинский, заканчивая ее словами: «Большевиков задушит костлявая рука голода».
Таким образом, вся политическая программа действий контрреволюции и даже карта гражданской войны были ясны еще до Октября.
Будучи в Питере членом городской управы, я 7 ноября 1917 года получил из Оренбурга письмо жены (письмо это я передал Военно-революционному комитету в Смольный), вслед за ним пришло второе, аналогичное письмо от 10 ноября, сохранившееся у меня. Письмо было зашифровано. Жена писала следующее: «В киосках нет газет, кроме местных (это значило: Оренбург от Питера отрезан). Сообщу, что имеется в местных газетах. Дня 4 назад арестованы: А. Коростелев, Макарова, Мартынов, Лобов, Кичигин. Должны были арестовать и Цвиллинга, но он пока не разыскан. В следующую ночь арестованы еще трое: Могила, Саликов и Ермолаев. Рабочие волнуются. Были посланы делегаты от Совета солдатских депутатов, от кожевников, пекарей и железнодорожников. Говорят, что местный гарнизон в большинстве настроен большевистски и председатель солдатского Совета Мухницкий, прапорщик, тоже большевик. Рассказывают, что на последнем совместном заседании Цвиллинг блестяще побил Семенова-Булкина. Все же у казаков тут сила и вооружение, конечно, соответствующее, а у большевиков, как недавно выяснилось, когда кому-то надо было очинить карандаш, и перочинных ножей не оказалось. «Начальство» ждет с часу на час выступления. Большевики, вероятно, рады, что их так боятся».
Получив это не совсем осторожно зашифрованное письмо, я снесся с ЦК и Военно-революционным комитетом через т. Мануильского.
Распоряжением Военно-революционного комитета я был назначен чрезвычайным комиссаром по борьбе с контрреволюцией в Оренбургской губернии и Тургайской области.
Мандат мне был подписан Ф. Э. Дзержинским. В борьбе с дутовскими белогвардейцами, говорилось в этом документе, все советские организаций обязуются оказывать Кобозеву всяческое содействие»…
Права обширные.
Товарищи из Военно-революционного комитета меня напутствовали:
- Вы, конечно, обопретесь на то, что вы были избраны комиссаром Ташкентской железной дороги, а в военном отношении базируйтесь, пожалуйста, на Казань, там все имеется. - Я задаю вопрос:
- А правда ли, что там все имеется, ведь там было восстание?
- Да, правда, но если чего не хватит, в Москве вы получите дополнительно все необходимое.
Приезжаю в Москву, здесь обстановка напряженная. Кого надо не поймаешь. Поехал дальше, в Казань. Там разводят руками:
- Что же, вы разве не знаете, что у нас было: ничего мы дать не можем. Правда, у нас есть небольшой гарнизон, около десяти тысяч человек; может быть, в крайнем случае выделим вам тысячу или две, но лучше надейтесь на свои силы. Кроме того, мы можем прислать пулеметы, двух-трех штабных офицеров для руководства.
- Ну что ж, и на этом спасибо.
- Поезжайте в Сызрань, там числится громадный гарнизон - тридцать шесть тысяч человек.
В Сызрани встречает меня председатель Совета; прочитал он мандат и говорит:
- Очень хорошо, но о помощи вы и не думайте. Было тридцать шесть тысяч и даже недавно было, около десяти дней тому назад, сейчас же только тысяча осталась, а остальные демобилизовались. Но если нужна и эта тысяча, то берите ее скорее, а то еще меньше останется.
Я отвечаю:
- К сожалению, взять сейчас не могу, потому что содержать эту тысячу не на что, денег нет, многое еще неясно.
Приезжаю в Самару. Тов. Куйбышев созывает партийный и Военно-революционный комитеты. Здесь немного больше сил, но тоже заявляют, что сами находятся накануне мятежа, что белогвардейщина кипит кругом и что еле-еле этих сил хватит для подавления контрреволюции. Все-таки обещали выделить 2-3 тысячи штыков и артиллерию - 6-8 орудий.
Таким путем я добрался до Кинеля, до начала Ташкентской дороги. Здесь устроил небольшое совещание, после чего конспиративно выехал в Оренбург. На вокзале встретил меня единственно уведомленный о моем предстоящем приезде Петров (сцепщик поездов). От него я узнал, что после ареста группы большевиков в городе существует полулегальная организация, которая собирается пока в Караван-Сарае.
Ночью, часов в 11-12,. я в сопровождении жены и Петрова пошел туда на совещание. Председательствовал на этом совещании С. М. Цвиллинг.
Я рассказал местному Военно-революционному комитету примерно то, что рассказываю сейчас, причем предупредил, что должен опять уехать из Оренбурга, собирать силы, так как сейчас являюсь лишь разведчиком-одиночкой. Тут же выработали приказ-ультиматум Дутову, который решили предъявить ему в тот момент, когда будет получена шифрованная телеграмма на имя моей жены: «Здоров, еду».
Едва я доехал до Самары, получаю неожиданное известие, что в эту ночь в Оренбурге арестована группа большевиков во главе с С. М. Цвиллингом, и что приказ ревкома уже опубликован. Как это произошло, почему товарищи поспешили начать решительные действия, не дожидаясь условленной телеграммы, мне было неясно.
У меня сохранилось секретное сообщение оренбургских телеграфистов бузулукским телеграфистам (принято без ленты, методом слухачей):
Власть в городе захвачена атаманом Дутовым, мобилизовавшим казаков Оренбургского уезда. Всего в Оренбурге сейчас до семи тысяч казачьих войск. Вместе с Дутовым действуют активно меньшевики и эсеры. Арестованы председатель Совета рабочих депутатов Коростелев и члены исполнительного комитета Мартынов, Кичигин, Мискинов, Саликов, Лобов, Пьянов и солдат Бабин, железнодорожник Ермолаев. Совет рабочих депутатов проводит всеобщую забастовку, которая проходит дружно. Солдатский гарнизон наш, но неорганизован, плохо вооружен. Выборы в Учредительное собрание соглашателей - меньшевиков, эсеров отложены на 26 ноября. Буржуазия собирает сотни тысяч, подкупает казаков. Хозяевами кожевенных заводов розданы казакам бесплатно сапоги. Среди мобилизованных казаков наблюдается раскол. Предъявлен ультиматум Военно-революционным комитетом о роспуске мобилизованных от 16 до 55 лет казаков, о срытии окопов, снятии проволочных заграждений, выпуске арестованных членов исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов».
Впоследствии по прямому проводу даю в Петроград в Смольный телеграмму: «Провел два митинга в Бузулуке, станционный и военный. Оба по 1500-2000. Единогласно приняты резолюции всемерной и вооруженной поддержки правительства Народных Комиссаров в борьбе с контрреволюционным казачеством. Разоруженный было офицерством Бузулукский гарнизон постановил с помощью нашей забрать в цейхгаузах оружие, вооружиться и ввести институт выборного офицерства. Организуется Красная железнодорожная гвардия. Переустраиваются органы революционной власти. Приняты энергичные продовольственные меры. Направлен вооруженный отряд для доставки 35 вагонов зерна, закупленного на Волго-Бугульминской ж.д. Пользуясь присутствием в городе на земско-городском съезде делегатов от батраков из уездов, положено начало образованию Советов батрацких депутатов.
Сегодня состоялся районный Бузулукский съезд Ташкентской ж.д., не признавший полномочий переизбранного в Оренбурге на II железнодорожном съезде Центрального железнодорожного комитета. Съезд признал мои полномочия не только как чрезвычайного правительственного комиссара, но и как избранного первым делегатским съездом в апреле с. г. начальником железной дороги. Поэтому я вступил в управление северным головным участком дороги длиной около 200 верст (от Кинеля до Ново-Сергиевки) и исключил этот участок из власти Оренбурга и прежнего управления Ташкентской железной дороги, имеющего местопребывание в Оренбурге и признающего власть атамана Дутова. Сформировано новое управление дороги. Избран совет железнодорожных комиссаров с местом пребывания в Бузулуке…
О происшедшем изменении состава управления дороги особой делегацией оповещаются все остальные районы Ташкентской ж.д., в присоединении их к действиям Бузулукского района не сомневаемся. Намечена полная изоляция Оренбурга, вводится воинская охрана поездов, станций, путей и мостов, контроль пассажиров и грузов».
Эта телеграмма явилась, по сути дела, первой бое вой сводкой того, что у нас произошло.
Вместо обещанных тысяч мне в Сызрани в конце концов удалось взять единственную боевую часть - 120 гвардейских царских улан. О революционных достоинствах улан можно судить хотя бы по тому, что их командир - поручик Штренге втихую отцепил от нашего поезда вагон со снарядами и патронами, а затем стал агитировать солдат дальше не ехать. Когда мы эту историю заметили на станции Кинель-Сортировочная, Иванов, назначенный мною комиссарам станции, немедленно роздал трем сотням железнодорожников винтовки и с их помощью оцепил улан. Штренге тут же арестовали и под конвоем направили в Сызрань, а эскадрон последовал с нами далее в Бузулук.
Начался дальнейший этап борьбы. Прежде всего перед нами встал вопрос: на какие же деньги организовать поход на Оренбург, содержать железную дорогу и армию? На бузулукскую банковскую наличность рассчитывать мы не могли.
Но выход из положения был найден.
Через Бузулук, сделав его временным кооперативным центром, мы завязали связи со всей кооперативной сетью Оренбургской губернии. Во главе самарской кооперации стоял Иванов. Ему-то и было предложено встать во главе снабжения нашей армии, причем мы обещали Иванову сдавать в бузулукскую продовольственную лавку все товары, реквизируемые у спекулянтов на железной дороге.
Иванов на все это согласился, обязался реализовывать товары, а вырученные деньги передавать армии. Связь между нами и Ивановым осуществлял Меркулов.
Эта операция дала около 150 тысяч рублей. Таким образом, мы смогли выплачивать жалованье железно дорожникам и содержать нашу армию. Словом, власть была подкована финансами.
Наступали холода. Теплая одежда была найдена также на железной дороге: нам сослужили большую службу красные ватные халаты, направлявшиеся в адрес бухарского хана; их было несколько тысяч, и они оказались очень теплыми.
На станции Гамалеевка находился частный колбасный завод, а на станции Сортировочная стояли вагоны с продовольственным зерном. Кроме того, 35 вагонов хлеба были заготовлены продовольственным отделом Самаро-Златоустовской железной дороги.
Таким образом, у нас оказалось и продовольствие, и фураж, и одежда, и деньги. База под временные операции была подведена.
По прямому проводу мы перехватили телеграмму Дутова, в которой он предлагал Оренбургскому и Уральскому казачьим войскам перерезать в Челябинске железнодорожную магистраль. Дутов сообщал о своем движении через Бузулук на Кинель, причем указывал, что станция Ново-Сергиевка занята его разведочной частью. Эту самую передовую часть мы и отбросили.
Ответный план действий нам сразу стал еще более ясен. Нужно было любыми средствами немедленно преградить Дутову дорогу на Бузулук и Кинель, ответить на его действия решительными контрдействиями.
В это время произошла наша первая совершенно неожиданная стычка с частями Дутова. Отступая от Ново-Сергиевки, дутовская юнкерская разведка взорвала два моста. Это было, кажется, между 14-м и 15-м разъездами. Терять железнодорожную связь с Оренбургом нам было невыгодно. И вот, захватив с собой ремонтный поезд и для прикрытия 16-ю роту 160-го Бузулукского полка, я отправился туда сам. Железнодорожники к этому времени были также неплохо вооружены, но в патронах чувствовался острый недостаток. Починили один мост, за ним второй, продвигаемся дальше. Я еду на паровозе и вдруг вижу на снегу фигуры каких-то конников. Надо сказать, что я захватил с собой пулеметчиков и 12-15 конных улан-кирасиров.
Уланы ехали сбоку, рядом с поездом: это называлось у нас разведкой. Я попросил пулеметчиков дать с тендера две-три короткие очереди. Со стороны конников посыпалось: та-та-та. Наши ремонтные рабочие-железнодорожники и рота бузулукчан немедленно рассыпались в цепь. Налево товарищами никто не командовал, а на правом фланге оказался один офицер - выборный полковой командир, он и принял на себя здесь команду. Фамилии этого офицера я не помню, а жаль, так как он фактически был единственным в Бузулукском полку военным специалистом, а не Масальский, присланный из Казани штабной офицер.
Развернулся бой. С нашей стороны было примерно около 150 вооруженных людей, с их стороны - втрое-вчетверо больше. Сколько именно - трудно сказать, ибо в бою я был первый раз. Могу лишь утверждать, что цепь неприятеля раскинулась примерно версты на три.
Звуки боя услыхали, конечно, на станции Платовка. Оттуда на следующие станции передали, что долгожданное началось, что мы сцепились в первой боевой схватке, что нужна, следовательно, помощь. Мой задний служебный вагончик превратился в санитарный вагон и быстро наполнялся ранеными, среди которых были и тяжелые. Видную роль играла сестра Черкасова, подбиравшая раненых непосредственно в цепи. Мы быстро израсходовали почти весь имевшийся запас патронов.
Вижу, дело плохо. Тогда, отцепив паровоз от поезда, я сам стал за регулятор (машинист отказался) и двинулся в атаку. Паровоз врезался в цепь противника, которую наш пулемет здорово почистил. Переполох вы звали громадный (атака была слишком неожиданной), но тут у нас ранило пулеметчика. Пришлось дать задний ход.
Наша цепь тоже отступила за паровозом, теснимая со всех сторон неприятельской цепью. Еще раза два пытались мы повторить тот же маневр, но уже без удачи. Ранены были второй пулеметчик и помощник машиниста.
Положение не сулило ничего хорошего. Надо было собирать товарищей в поезд и немедленно отступать. Цепь противника, усиливая огонь, начала уже сильно загибать крылья вокруг поезда.
Вдруг вижу: сзади нас, далеко-далеко на горизонте, по краю снежной стены мчится артиллерия. Видимо, спешит на помощь (о посылке в Бузулук артиллерии Куйбышев сообщил телеграммой из Самары дня два назад). Смотрю с паровоза и не пойму, в чем дело, почему .она вдруг остановилась и не двигается, неужели завязла в снегу?
Вдруг внезапно: а-ах! - разрывается снаряд. Я, новичок в бою, не сообразил, что батарея встала на позицию и бьет издали.
Переполох, конечно, произошел невероятный: неприятельская цепь рванулась назад, и… наша тоже.
Часть дутовцев успела сгруппироваться за железнодорожным переездом. Второй снаряд попал прямо в эту гущу, там скопилось человек 75, и многие из них были положены на месте. Как потом оказалось, наводчиком был Ходаков, его меткость была поразительна.
Боевыми действиями неприятеля руководил сам Дутов. У него было две школы - юнкерская и школа прапорщиков, а также все офицеры, которых он успел мобилизовать - всего около 650 человек.
Третий снаряд был брошен Ходаковым вслед уходящим с тревожными свистками дутовским поездам.
Таким образом, мы заняли разъезд и сообщили во все стороны по телеграфу о нашей победе. В этот день оренбургские газеты тревожно сообщали о полном раз громе большевистскими войсками отборных частей Оренбургского гарнизона. Между тем, и наши товарищи дали «деру» вплоть до самого Бузулука. Впоследствии главком Вацетис этому периоду боевых действий обеих сторон дал меткую характеристику: «Беги, а то я убегу».
Так окончилось первое наше наступление на Оренбург. Оно приостановило движение Дутова на Бузулук и Кинель.
Прошло несколько дней. Увидев, что никакого наступления нет, Дутов опять осмелел и занял те же самые станции, которые он покинул.
Из Самары вслед за артиллерией в Бузулук прибыли иващенковские рабочие, а с ними несколько вагонов снарядов и патронов. Наконец из Казани прислали 50 пулеметов.
Положение наше с блокадой Оренбурга резко осложнялось хлынувшим по железной дороге потоком казаков и солдат, возвращающихся с германского фронта. Сызрань была нашим передовым постом, где обезоруживались эшелоны с демобилизованными. Проводила эту операцию горсточка железнодорожников с пулеметом. Им неизменно приходилось пускать в ход военную хитрость: они угрожали, что в случае неповиновения эшелон будет расстрелян у моста через Волгу и сброшен под откос. В действительности этого делать было некому, железнодорожники своими силами не могли даже убрать горы наваленного на станции оружия.
Вскоре из Сызрани мне сообщили о высылке команды 191-го пехотного запасного полка, не вполне вооруженной.
Положение на Кустанайско-Троицко-Челябинском направлении было изложено в телеграмме, переданной мне по прямому проводу военкомом Самары Герасимовым или Тиуновым по его поручению.
«Вчера ко мне приезжал председатель Троицкого Совета и сделал обстоятельный всесторонний доклад о положении белых в Троицке в связи с прибытием 15-го полка к ним. Настроение казачьих кругов повышено. В Троицке за последние два дня идет ряд митингов, на которых не только командный состав, но и рядовое казачество из числа прибывших стариков из местных станиц требуют окружения Челябинска и немедленного изгнания большевиков. Во все концы рассылаются конные гонцы и, видимо, в скором времени здесь вспыхнет пожар. Из доклада председателя Совета, согласно последней статистике, видно, что у местного троицкого казачества хранится приблизительно 2,5 млн. пудов хлеба, плюс к этому скирды хлеба, еще не обмолоченные, урожая 1915 года. К невыпуску хлеба и других продуктов из пределов Троицкого уезда казаками принимаются все необходимые меры, причем задерживают грузы, требующие немедленной отправки на фронт, в числе которых около 150 тысяч пудов мяса, хранящегося в челябинском холодильнике. Нежелание выпускать хлеб и другие продукты из пределов города и Троицкого уезда, концентрация хлеба и мяса и с другой стороны - наблюдение, сделанное председателем Троицкого Совета при разговоре на казачьих митингах, дает возможность думать, что главным центром боевых операций казаки думают делать не Оренбург, а Троицк.
…Вчера вечером проездом заходил ко мне командующий Казанским военным округом Ершов, с которым мы долго говорили и пришли к выводу, что только что переданные мною соображения могут оказаться верными.. Ершов едет на Омский краевой съезд. На мою просьбу прислать нам силы он ответил, что скоро не пришлет, и советовал пополнять частями Самары и окружающих гарнизонов; на последнее у меня нет надежды. Уфа нам выделила 380 человек, дать больше, я полагаю, откажется. Екатеринбургский гарнизон никуда не годится, присланные им отряды мы вынуждены были отправить обратно, так как их поступки внушали нам опасения, что во время наших действий это будет хороший материал для паники. Что касается Златоуста, где имеется один полк немногочисленный, то ждать помощи оттуда не приходится. На прибытие из Омского округа рассчитывать уверенно тоже нельзя, так как передавали Ершову, что и там что-то неблагополучно. Что касается внутреннего порядка в Челябинске, то за истекшие сутки там ничего не изменилось: сегодня приступлено к обучению Красной гвардии и [рабочих] железнодорожного депо. Вот и все».
Кобозев: «Кратко сообщите Смольный изложенное Вами, а именно: 7 декабря Дутовым назначена новая мобилизация Тургайской области в связи с прибытием 15-го полка, о количестве и запасе продовольственных грузов, о силе казаков 12 тысяч, об истощении запасов гарнизонов в окрестных городах с нашей стороны, о необходимости присылки оружия десятками тысяч. Еще . добавьте от меня о двух разведочных аэропланах для Челябинска и еще о двух броневиках. Сообщите кратко и сжато, почти так, как я сказал Вам сейчас».
В это же время, после пьяного погрома¹, в Бузулуке была расклеена следующая листовка:
«Товарищи и граждане! Волна большевистского насилия докатилась и до нашего города и уезда. В Бузулук прибыл комиссар большевиков Кобозев и организовал здесь свою штаб-квартиру. Приехали и вооруженные красногвардейцы, которые также основали здесь свой военный штаб. Всех вооруженных сил прибыло около 2 тысяч с артиллерией, пулеметами, ружьями и штыками, но количество это будет доведено до 20 тысяч».
Происхождение двух- и двадцатитысячного войска таково. Наш слухач-телеграфист, драгоценный мальчик, прочитав в моей телеграмме в Оренбург, что нас всего лишь 200 человек, 'взял и прибавил один нуль, получилась цифра внушительная - 2000. Оренбургский приемщик-слухач, тоже мальчик, передававший о пьяном погроме, не поверил и к двум тысячам прибавил еще один нуль - Таким образом, войско у Кобозева выросло до 20 тысяч.
Дутов этому или поверил, или сделал вид, что поверил после своего разгрома у 14-го разъезда и в свою очередь начал благовестить о 20-тысячном корпусе под командой генерала Блюхера.
Продолжаю чтение листовки дальше:
«Войска прибывают. Начинается подготовка братоубийственной войны между Самарой и Оренбургом. Мы оказались уже не в тылу, а на театре военных действии со всеми ужасными последствиями: красногвардейцы размещаются по частным квартирам, завтра, быть может, загрохочут пушки. Большевистский комиссар Кобозев смещает и назначает начальников местного гарнизона. Предъявляет самоуправлениям требование признания власти большевиков в лице народных комиссаров».
Эта провокационная листовка, призывавшая к бойкоту Советской власти, усиленно распространялась по всей линии железной дороги.
Вопрос о средствах для ведения борьбы с Дутовым оставался неразрешенным. Я начал нажимать на самарских товарищей и получил сообщение по прямому проводу от Тиунова:
«Сегодня мы проводим заем с буржуазии, собрали 25 крупных капиталистов и предложили им распределить между собой заем в пять млн. рублей. Капиталисты уклонились, говоря, что нужно собрать всех капиталистов. Тогда нами было предложено, чтобы они гарантировали всем своим состоянием этот пятимиллионный заем и пока внесли бы один миллион. Предложение это ими также было отвергнуто, хотя нерешительно. После этого они были все отправлены в тюрьму».
После первой схватки с Дутовым у 14-го разъезда штаб Масальского сейчас же взбунтовался. Надо мной эти молодчики хотели учинить самосуд. Попытка самосуда кончилась митингом. Дело было так. Когда наш отряд вернулся в Бузулук, все «штабисты» оказались пьяными. Мною они были сразу же арестованы, но на помощь Масальскому и Керсону пришли их оруженосцы, к последним присоединились и сызранские уланы, которые удрали с фронта в самом же начале боя с Дутовым. Теперь, освободив всех арестованных, они окружили мой вагон.
В это время, к счастью, прибыл с отрядом матросов мичман Павлов. Явившиеся ко мне на выручку железнодорожники во главе с Германом, в свою очередь, окружили мятежников, так что вокруг меня образовалось двойное кольцо. Видя, что дело дрянь, мятежники начали разбегаться во все стороны. Я связался с Куйбышевым и потребовал отозвания такого оригинального «штаба» обратно в Казань (о дальнейшей судьбе Масальского я не знаю, слышал лишь, что Керсон впоследствии украл крупную сумму денег в Туркестане и был расстрелян).
Имеется мое донесение в центр о том, как у нас обстоят дела.
«Первая внутренняя победа над Дутовым одержана Осуществлен блестящий побег из оренбургской тюрьмы всех - 32 товарищей - членов Советов и комитетов, томившихся у Дутова в качестве заложников. Товарищи Цвиллинг и Коростелев в безопасности. Едут поездом № 73 ко мне, уже проехали через наш передовой отряд. На общедорожном съезде наше большевистское большинство - 80 процентов. Принят наш наказ делегатам уехавшим вчера на Всероссийский съезд. Принял управление дорогой в свои руки. В г. Бузулуке занят под Совет особняк местного богача Киселева, наилучший дом в городе. Там состоялось первое заседание объединенных Советов, принявших к исполнению декрет о революционном трибунале и местном суде. Торжественно приняты в состав объединенного Совета члены Совета батрацких депутатов. В широком масштабе идет реквизиция спекулятивных грузов, передающихся затем в систематическое распределение по общероссийским нормам населению узла железной дороги через союз кооперативов согласившийся стать в ряды государственных распределительных учреждений уезда».
Затем в протоколе № 7 утреннего заседания III делегатского съезда Ташкентской железной дороги от 14 декабря 1917 года (на заседании участвовало 78 человек под председательством Германа) зафиксировано: «Во время заседания прибыли на съезд товарищи Коростелев и Цвиллинг, бежавшие из дутовской тюрьмы, и были встречены бурными аплодисментами съезда. Товарищей Коростелева и Цвиллинга съезд избрал почетными членами президиума. Они обратились к съезду с приветствием как от себя, так и от оренбургских товарищей, бежавших вместе с ними».
Дальнейшая организационная работа наша облегчилась. Еще до их приезда, после первого и перед вторым наступлением на Дутова, мы начали разрабатывать новую тактику боя. Мы задумали организовать цепь наступающих поездов, поддерживающих друг друга. Впереди должен был идти бронепоезд, за ним - ремонтно-вспомогательный поезд, затем - воинские эшелоны, артиллерия, которая могла бы бить с поездных платформ и сгружаться для позиционного боя; в середине - штабной поезд, цепь замыкали вспомогательный и бронепоезд.
Этот способ был нащупан нами на опыте первого боя и на анализе наших сил и возможностей.
Мы были защищены глубочайшим снегом и могли не опасаться нападения казаков со стороны. Надо было проверить фронт казачьих укреплений на Сырте, входивших в общую цепь Оренбургского укрепленного района, для этой цели наша цепочка поездов была оборудована в бузулукских мастерских достаточно сносно.
С помощью рабочих иващенковских заводов мы были снабжены орудиями, винтовками, снарядами, патронами. Вся мощь железнодорожного аппарата находилась в наших руках, морально же были мы неизмеримо сильнее Дутова, ибо у нас были всюду друзья, а у него всюду враги.

Ленинград, 1924

Примечания:
¹ «Пьяный погром», т. е. разграбление винных складов в Бузулуке, был организован контрреволюционными элементами с целью вызвать беспорядки и тем самым оказать помощь Дутову. Погром был ликвидирован Красной гвардией.

Кобозев Петр Алексеевич (1878-1941) - родился в селе Песочня Рязанской губернии в семье рабочего-железнодорожника. Член РСДРП с 1898. Закончил реальное училище при реформатской церкви и в 1898 поступил в Московское высшее техническое училище. которое не закончил из-за ареста в 1899. Был осуждён к административной высылке в Ригу. В 1900-1904 учился в Рижском политехническом техникуме, который закончил по специальностям гидравлика и электротехника. Во время учебы участвовал в оборудовании электротехнической лаборатории, и руководил студенческими практическими занятиями, Получив диплом работал на Русско-Балтийском вагонном заводе в Риге. С началом революции 1905 года был уволен вследствие политической неблагонадёжности, затем работал на нефтепромыслах Кавказа, где организовывал забастовки и демонстрации, потом в Москве осуществлял надзор за установкой парового отопления в Политехническом музее, проводил работу среди железнодорожников. Повторно был арестован и выслан в Ригу, где преподавал в частных учебных заведениях.

Член Рижского комитета РСДРП, член редакции большевистской газеты «Голос солдата», один из руководителей военной организации социал-демократической партии Латышского края, на 3-м съезде Латышской социал-демократической рабочей партии (1906) избран в состав её ЦК. В 1915 году как неблагонадёжный был сослан в Оренбург, где работал на постройке Оренбург-Орской железной дороги. Выступил одним из создателей Оренбургской организации большевиков, был членом комитета. В 1916 году выслан на строительство Мурманской железной дороги; за агитацию военнопленных возвращён в Оренбург. С началом февральской революции 1917 года был амнистирован. В апреле 1917 г. на 1-м Учредительном съезде представителей Ташкент-Оренбургской железной дороги (Оренбург) избран комиссаром дороги.
В мае 1917 Центральным комитетом РСДРП(б) вызван в Петроград/ В Петрограде был избран в городскую Думу (в состав членов городской управы по списку большевиков, с согласия ЦК занял пост главного инспектора учебных заведений Министерства путей сообщения Временного правительства, участвовал в подготовке Октябрьского вооружённого восстания, был делегатом 2-го Всероссийского съезда Советов от большевистской фракции, входил в состав президиума съезда.
В 1917-18 в чрезвычайный комиссар ВЦИК и СНК РСФСР Оренбургской губернии, Тургайской области и Средней Азии, возглавлял борьбу с мятежом Дутова. В 1918 Чрезвычайный комиссар СНК РСФСР в Средней Азии и Бакинской губернии, способствовал национализации Бакинских нефтяных промыслов и транспортировке нефти через Туркестан в центр России. Затем был избран первым Председателем ЦИК Туркестанской СФР, председателем ЦК КП(б) Туркестана, был членом РВС Туркестанского фронта. Вскоре был отозван в Москву и назначен нарком путей сообщения РСФСР. В июне-июле 1918 член РВС Восточного фронта, участвует в создании регулярных частей Красной Армии и в руководстве операциями против чехословацкого корпуса, в декабре 1918 руководил постройкой ледяного моста через Волгу под Сызранью. 1918-19 член РВС Республики. В июле-сентябре 1919 председатель ЦИК Туркестанской СФР и член Туркестанского краевого комитета РКП(б), в октябре-ноябре 1919 председатель Туркестанского краевого комитета РКП(б). За период работы в Туркестанской СФР уделял внимание культурному развитию края: способствовал организации начальных школ, школ ликвидации неграмотности, изданию газет, сохранению Драматического театра, созданию Музея искусств, организации 1918 Туркестанского народного университета - предшественника нынешнего Национального университета Узбекистана. В 1919 году некоторое время читал курс энергетики на техническом факультете Народного университета. С ноября 1919 член коллегии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР. В 1922 председатель Совета Министров Дальневосточной Республики, 1922-23 председатель Дальневосточного ревкома и член Дальбюро ЦК РКП(б).
С 1923 года по состоянию здоровья перешёл на научно-преподавательскую работу. С сентября 1923 профессор кафедры гидромеханики Московского межевого института, С 1924-25 ректор. 1928-29 ректор Ленинградского политехнического института, проводил там учебную реформу, направленную на укрепление связи втузов с производством путём внедрения непрерывной производственной практики (в последующем непрерывная это было признано нецелесообразным). В 1930-39 возглявлял созданную им кафедру фотогеодезии (фотограмметрии) в Институте инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии (бывш. Московского межевого института). С 1938 кандидат технических наук, читал курсы проективной геометрии, гидравлики, контурно-комбинированной съемки, летно-съемочных работ, наземной и высотной стереосъемки.
Был членом научно-технического комитета НКПС, руководителем НИИ локомотивостроения, участвовал в разработке проблемы освоения нефелино-апатитовых руд и проекта строительства канала Волга-Москва, давал заключение по проекту строительства Днепрогэс. Также был членом и секретарем «Общества старых большевиков». Автор труда Кобозев П. А. Фотограмметрия: Конспектив. курс проектив. геометрии / Моск. ин-т инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. М.: Б. и., 1940. - Ч. 1: Теория коллинеации. 52 с. Умер в Москве.
Больше материалов по его биографии см. https://ru.wiki2.org/wiki/Кобозев,_Пётр_Алексеевич и http://encyclopaedia.bid/википедия/Кобозев,_Петр_Алексеевич

П. А. КобозевП. А. Кобозев

Оглавление