В рядах чехословацких добровольцев против мятежников

Иосиф Поспишил

В ноябре 1915 года, в разгар первой мировой войны, военное начальство решило, что я, рабочий-текстильщик из Моравии, отлично могу быть пушечным мясом и умереть во славу его величества императора Франца Иосифа I. Вместе с моими товарищами-одногодками меня мобилизовали в австрийскую армию.

Чехословацкий народ, подвергавшийся жестокому национальному гнету, жгуче ненавидел проклятый монархический режим Австро-Венгрии. Вместе с тем в широких массах чехословацкого народа издавна были симпатии к русскому народу, родственному ему по крови. Простые люди связывали свои надежды на освобождение от австрийского ига с победой России в войне с австро-германским блоком. Естественно, что среди нас, чехов и словаков, мобилизованных в австрийскую армию, было мало таких, кто горел желанием проливать свою кровь за чуждые нам интересы.

Проходя в казармах «военную науку», мы, чешские рабочие, мечтали лишь о том, чтобы нас отправили не на Балканы и не на итальянскую границу, а на восточный (русский) фронт. А там мы уже знали, что делать. Примером нам служил 28-й пехотный полк, сформированный в Праге. 3 апреля 1915 года он у перевала Дукла в Карпатах в полном составе, с музыкой, точно на пара де, перешел к русским.

Весной 1916 года я оказался на восточном фронте. Как и многие мои товарищи, я при первой же возможности сдался в русский плен. Было это в июле 1916 года.

С партией других военнопленных меня отправили в село Крюковку, Черниговской губернии. Там я получил работу на сахарном заводе. Население Украины относи лось к нам, военнопленным чехам и словакам, по-братски. Скоро у нас возникла чистосердечная дружба с местными жителями.

Из газеты «Чехослован», издававшейся на чешском языке в Киеве, мы узнали, что Ярослав Гашек находится в Киеве и ведет кампанию за вступление чехов и словаков в формируемую чехословацкую дружину.

Мы знали Ярослава Гашека по его фельетонам и сатирическим рассказам, которые печатались в пражских газетах и юмористических журналах. Мы, рабочие, очень высоко ценили творчество Гашека. Он беспощадно бичевал и осмеивал религиозное ханжество и волчью мораль буржуазного общества, бюрократизм австрийского государственного аппарата, трусливую и путаную политику чешской буржуазии, готовой идти на сговор с угнетателями.

Живя до войны далеко от Праги, я, естественно, ни когда не думал, что когда-нибудь мне придется познакомиться с Гашеком. Но случилось так, что мне довелось не только познакомиться, но и подружиться с ним и вместе работать. И где? В России, в самый знаменательный период ее истории.

Ярослав Гашек

Ярослав Гашек перешел в русский плен в сентябре 1915 года. Его жизнь в плену была не легкой. Сначала он был в лагере для военнопленных в Дарнице, под Киевом, потом в Тоцком лагере в Самарской губернии. Когда он узнал, что на Украине формируется чехословацкая часть для участия в войне против Австрии за освобождение Чехословакии, он уехал в Киев и вступил в ряды легионеров. По состоянию здоровья он не мог быть зачислен в строевую часть и вскоре стал работать в редакции газеты «Чехослован».

Статьи в газете «Чехослован» с призывом вступать в чехословацкие легионы вызывали острый интерес и жаркие споры. Одна часть военнопленных признавала необходимость и полезность формирования чехословацких частей, а другая часть считала это ненужным и бесполезным. Я лично, после глубоких раздумий, пришел к заключению, что если мы хотим видеть свою родину свободной и независимой, мы должны с оружием в руках бороться против Австрии, так как никто не поднесет нам на блюде независимость. Решив для себя этот вопрос, я в январе 1917 года вместе с группой своих товарищей и единомышленников уехал из Крюковки в Киев. Там я на собраниях несколько раз слышал выступление Гашека, который призывал к борьбе с Австрией за освобождение чехословацкого народа. Через некоторое время я познакомился с Гашеком, а вскоре вступил в ряды легионеров.

Нас, вновь вступающих в легионы, направили в запасный батальон в Борисполь. Оказалось, что порядки и режим в чехословацких легионах мало чем отличались от режима в австрийской армии. Да это и понятно. Офицерский состав был в основном из зажиточных слоев, прошедший выучку в австрийской армии. Поэтому ни о каком демократизме не могло быть и речи.

Свержение русского царя в феврале 1917 года рядовые легионеры встретили с радостью. Мы надеялись, что теперь нам удастся добиться демократизации порядков в своих частях. Но совершенно по-иному относились к этому офицеры. Выходцы из эксплуататорских слоев населения, они боялись дальнейшего развития революции.

Однако и среди прогрессивных элементов чешского войска многие не понимали большевистских лозунгов о немедленном прекращении войны, о мире без аннексий и контрибуций. Многие из нас, в том числе и Гашек, рассматривали сложившуюся ситуацию с узко национальной точки зрения: ведь если не разгромить Австрию, то не видать нам независимого чехословацкого государства.

Такая точка зрения получила широкое распространение среди легионеров. А это в свою очередь облегчило Керенскому возможность бросить чехословацкие полки на фронт под Зборов, где в начале июля 1917 года они одержали победу над австрийцами. Активные действия легионеров под Зборовом, их дисциплинированность, беспрекословное выполнение приказов командования вселило надежду русскому командованию, что эти части, не «зараженные» большевистскими лозунгами о мире, можно использовать для борьбы против надвигающейся социалистической революции. С этого времени в чешских частях усилилась кампания против большевиков.

Ярослав Гашек участвовал в боях у Зборова и за образцовое выполнение боевых задач был отмечен наградой. Я в бою под Зборовом был ранен и снова встретился с Гашеком только после излечения, в конце августа 1917 года.

Еще в дороге, направляясь из госпиталя в свой полк, я слышал много споров относительно дальнейшей позиции чехословацких войск. Меня лично интересовала позиция Ярослава Гашека. Встретились мы с ним снова 27 августа на учредительном собрании полкового комитета в деревне Лабунь на Украине, где был расквартирован наш 1-й полк имени Яна Гуса. Я в полковой комитет был избран четвертой ротой, а Гашек делегирован штабной ротой. На собрании участвовали офицеры - Чечек, Сыровой, Гусак, Швец, которые позднее играли крупную роль в организации антисоветского мятежа чехословацкого корпуса.

Мы единогласно избрали Гашека секретарем полкового комитета. Сохранился протокол этого первого собрания, в котором Гашек подробно, со всеми деталями, зафиксировал ход обсуждения вопросов.

Солдатские комитеты в русской армии после Февральской революции имели большое влияние и зачастую решали важнейшие политические вопросы. В чехословацких частях деятельность комитетов была строго ограничена узким кругом хозяйственных и культурно-просветительных вопросов. Командование всячески препятствовало расширению функций комитетов, а чтобы не допустить среди легионеров распространения «большевистской заразы», старалось изолировать легионеров от русских солдат. И хотя мы в то время еще не освободились от ошибочных взглядов, не вполне понимали общую политическую линию большевиков, мы по мере своих сил и возможностей боролись против линии командования на изоляцию, против сужения функции выборных комитетов.

Решающий перелом в нашем умонастроении произошел позднее, после того, как 8 февраля 1918 года советские красногвардейские отряды, к которым присоединились восставшие рабочие, изгнали из Киева контрреволюционную Раду и там была провозглашена Советская власть. Гашек скоро установил связь и сблизился с большевистскими деятелями, а также с деятелями левого крыла чешских социал-демократов.

18 февраля 1918 года австро-германские войска начали вторжение на Украину. Казалось бы, наступил момент, когда чехословацкие войска должны были начать действительную борьбу против своих угнетателей и вместе с советскими войсками отражать это наступление. Однако этого не случилось. Председатель Национального Совета Томаш Масарик объявил, что чехословацкий корпус включается в состав французской армии и должен покинуть Украину. Нам предстоял долгий путь через всю территорию России, с Украины до Владивостока, а оттуда на пароходах до берегов Европы, где мы должны были сражаться с австро-германцами, перед которыми мы без боя оставляли Украину.

Тогда мы, разумеется, не могли знать, что это путешествие в эшелонах через всю территорию России было не что иное, как стратегическая расстановка сил перед началом антисоветского мятежа. Как стало известно впоследствии, к тому времени империалисты Франции, Англии и США договорились об использовании чехословацкого корпуса в борьбе против Советской России, и Масарик, отдавая приказ об эвакуации якобы во Францию, выполнял директивы Антанты.

Передовые элементы чехословацкого войска, в том числе и Ярослав Гашек, подняли кампанию против эвакуации. Они справедливо указывали, что для борьбы с Австрией нет смысла оставлять Украину, граничившую с Австрией, и ехать во Францию, что наша задача - здесь, вместе с Красной Армией, плечом к плечу с русским и украинским народом бороться с австро-германскими захватчиками и с украинскими белогвардейцами, заключившими союз с германцами.

Однако левые силы в чехословацком корпусе оказались недостаточно сильны и организованы, чтобы оказать серьезное противодействие руководителям Национального совета и командованию корпуса.

Ярослав Гашек, убедившись в предательстве руководства чехословацкого корпуса, покинул легион и уехал в Москву, где вступил в коммунистическую организацию. Я пока остался в легионах. Я полагал, что, находясь среди легионеров, могу принести некоторую пользу, агитируя легионеров за отказ ехать во Францию и за поддержку Советской власти.

И вот мы двинулись на Восток. Эшелоны с чехословацкими войсками растянулись по железной дороге до самого Владивостока. Разрушенный за годы войны железнодорожный транспорт не мог нормально работать, не хватало паровозов, топлива. Часто эшелоны с легионерами задерживались по нескольку дней на маленьких глухих станциях. Эти вынужденные длительные остановки, разумеется, нервировали легионеров, уставших от длительного путешествия. Реакционное командование пользовалось этим предлогом, чтобы вести антисоветскую обработку солдат-легионеров. Большевиков обвиняли в умышленной задержке легионеров, клеветали, что Советское правительство намерено выдать легионеров австрийскому правительству.

Легионерам было трудно разобраться во всем этом, многие верили этой клевете и поэтому всякий, кто осмеливался защищать большевиков, подвергался опасности расправы. Тем, кто сочувствовал большевикам, стало невозможно открыто выступать в защиту Советской власти.

В моей роте меня знали по прежней работе как сочувствующего большевикам. Офицеры не скрывали своей враждебности ко мне и следили за каждым моим шагом. Друзья предупредили, что реакционные элементы ждут только подходящего момента, чтобы ночью на ходу выбросить меня из вагона.

Я решил, что самое разумное в сложившейся обстановке - это тайно покинуть эшелон, разыскать тех товарищей, которые вступили в Красную Армию, и присоединиться к ним. О своем намерении покинуть эшелон я сказал близким друзьям, содействие которых мне могло понадобиться. Это было в первой половине мая. Однако на другой день я заболел. Температура была высокая, и врач высказал подозрение на тиф, который тогда свирепствовал повсюду в России. Меня присоединили к группе других больных из восьми человек и перевели в вагон-карантин, чтобы потом, догнав санитарный поезд, присоединить к нему. Хотя я себя чувствовал плохо, я сомневался в правильности врачебного диагноза, я был убежден, что у меня простая лихорадка. Так оно и оказалось. Один из моих друзей по секрету сказал мне, что врачебный диагноз - это предлог, чтобы удалить меня из моей роты и везти дальше в санитарном карантине.

В дороге я узнал, что в Пензе формируется чешский советский полк. Я решил покинуть вагон-карантин к Пензе. Но этот город мы проезжали ночью, а у двери стоял часовой. План мой сорвался.

Утром получаю новое известие: в Самаре формируется чешский красноармейский отряд. Решил осуществить свой замысел в Самаре. К моему счастью, в течение двух дней, проведенных в карантине, моя лихорадка исчезла и я чувствовал себя почти здоровым.

Но вот и Самара. Об этом городе я еще в молодости читал как о городе ссыльных революционеров. Какое-то предчувствие говорило мне, что Самара - это тот город, где я должен остаться.

На станции Самара мы узнали, что санитарный поезд утром ушел дальше на восток. Через час и наш эшелон должен двинуться дальше. На станции много легионеров. Я перемахнул через забор и вскоре очутился на одной из улиц около станции. Был уже вечер. За несколько кусочков сахару переночевал в лачуге поляка сапожника, беженца из Польши.

Утром я направился в город. Был чудесный майский день, ярко светило солнце, природа пробуждалась от зимнего сна.

Вдруг слышу:

Наздар, Поспишил! Ты чего здесь?

Смотрю и вижу Легера, товарища по первому чехословацкому полку. На фуражке у него красная ленточка, значит он уже не в чехословацком войске, а в советском.

- Наверно, идешь к нашим? - не дожидаясь моего ответа, сказал Легер. - Ну, Гашек будет доволен.

Легер наскоро информирует меня о положении в Самаре, о формировании чехословацкого красноармейского отряда. Вместе с ним дошли до Дворянской улицы. В небольшой гостинице «Сан-Ремо» была резиденция чехословацких коммунистов и комиссии по набору добровольцев в чехословацкий красноармейский отряд. Там меня радушно встретил Ярослав Гашек.

В помещении было несколько товарищей, которым Гашек представил меня, как своего соратника по 1-му чехословацкому полку. Среди присутствующих выделялся человек высокого роста с мужественным и симпатичным лицом. Мне сказали, что это командир отряда Малина. Но тут же я узнал, что он отзывается по приказу чехословацких коммунистов из Москвы. Больше я его не видел. По-видимому, он немедленно уехал из Самары.

Несколько часов продолжалась наша беседа с Гашеком. Он мне рассказал, что в Самару был командирован из Москвы в начале апреля чехословацкой секцией коммунистов для формирования красноармейского отряда, как будущего ядра 2-го чехословацкого красноармейского полка. Первый полк формировался в Пензе. К этому моменту в Самарском отряде было около 80 человек. Далее Гашек сказал, что командир отряда Малина уезжает и предложил мне принять командование отрядом и руководство по набору добровольцев. На мой отказ Гашек сказал:

- Это революционный приказ, ты его обязан выполнить.

Мои отказы и возражения ни к чему не привели - Гашек настаивал на своем предложении. Я согласился.

Так окончился первый день моего пребывания в Самаре. Это было 13 мая 1918 года.

Командир Малина подписал последний приказ о включении в чехословацкий отряд 12 добровольцев. Среди этих двенадцати товарищей значится и моя фамилия.

На другой день Гашек знакомил меня с городом и с делами отряда. Мы побывали в казарме нашего отряда на углу Воскресенской (теперь Пионерской) и Соборной (теперь Молодогвардейской) улиц, у советского коменданта города и в некоторых других учреждениях. Везде Гашека принимали как хорошего знакомого.

Поскольку через Самару проезжали все эшелоны чехословацкого корпуса, мы ставили задачу сделать этот город центральной базой формирования красноармейских частей. Но здесь мы встретились с большими трудностями. Город кишел контрреволюционными элементами, партия правых эсеров почти открыто вела антисоветскую пропаганду, меньшевики также вставляли палки в колеса.

Однако, несмотря на трудности и препятствия, формирование нашего отряда продолжалось. Мы имели связь с легионерами, от которых получали информацию, вели устную и печатную агитацию. Мы ожидали, что в течение самое большее двух месяцев наш отряд увеличится до состава батальона, а может быть и полка.

Большие надежды в смысле моральной поддержки, организационной помощи и устранения недостатков в материальном обеспечении отряда мы возлагали на учредительный съезд чехословацких коммунистов, который созывался в Москве на 25 мая. Делегатами от самарской секции были посланы тт. Франц Подачек и Франц Шебест.

Со съезда наши делегаты Полачек и Шебест в Самару не вернулись, хотя под воззванием, которое мы опубликовали 30 мая, была поставлена и подпись Ф. Шебеста. Его я вообще больше никогда не встречал и до сих пор не знаю, что с ним стало. А с Францем Полачеком я встретился в городе Брно в 1921 году. Тогда он только что вернулся на родину. Оказывается, со съезда он снова поехал в Самару. Но в дороге, где-то уже под Самарой, его опознали реакционеры из чехословацких легионов и. арестовали. В июле 1918 года его отправили в Челябинск. Там военный суд приговорил его к длительному тюремному заключению. Освобожден он был, насколько помнится, после разгрома Красной Армией колчаковщины.

Будучи в Самаре, чехословацкие коммунисты принимали активное участие и в политической жизни города, по мере своих сил помогая русским большевикам в их борьбе против влияния на массы враждебных партий. Мне вспоминается одно многолюдное собрание, на которое явились меньшевики, левые эсеры, максималисты и анархисты, которые особенно бурно выступали со своими демагогическими призывами. Им отвечал Гашек. В начале речи он представился как один из бывших деятелей анархистского движения в Чехии. Такое начало вызвало аплодисменты анархистов. Однако дальнейшая часть речи явилась как бы холодным душем, он подверг уничтожающей критике анархистские идеи.

Вербовка добровольцев в чехословацкий отряд шла успешно. Но обстановка все более и более обострялась. От легионеров мы часто получали тревожные известия: в их рядах усиливалась антисоветская пропаганда. Мы с надеждой ждали начала работы съезда чехословацких коммунистов в Москве, решения и призывы которого, как мы полагали, отрезвляюще подействует на легионеров. Но именно в эти дни вспыхнул открытый вооруженный мятеж, притом вспыхнул он одновременно в нескольких местах. Это свидетельствовало о том, что приказы о начале выступления исходили из одного центра.

28 мая начались боевые действия в Пензе. На другой день после кровопролитного боя чехословацкие войска заняли город. В обороне Пензы от мятежников вместе с пензенскими красногвардейцами участвовали и чехи добровольцы из 1-го чехословацкого полка, который был сформирован чешскими коммунистами. Во время обороны Пензы из числа чешских добровольцев погибло 128 человек, кроме того, многие захваченные в плен были расстреляны.

Когда мы узнали о событиях в Пензе, наш отряд был приведен в боевую готовность. Теперь мы буквально не смыкали глаз ни ночью, ни днем. Нелегкая задача подготовить к активным боевым действиям часть, формирование которой фактически не было закончено. К этому времени в отряде было около 120 человек, но это еще не был цельный, монолитный коллектив. Нужно было время, чтобы спаять этот коллектив, превратить его в боевую единицу. А времени для этого не было, события надвигались с головокружительной быстротой. К 1 июня мятежники прорвались от Сызрани через Волгу и продвигались к Самаре.

Тем не менее, общее настроение в отряде было боевое. Мы разбили отряд на 4 взвода. Один наш взвод 1 июня был отправлен вместе с отрядом русских красногвардейцев на фронт в районе деревни Михайловки. Совместными усилиями русских и чехословацких красноармейцев первая атака мятежников была отбита. Однако к мятежникам прибыло сильное подкрепление и нашим пришлось отступить. Остальные три наших взвода по приказу советского командования приняли на себя охрану железнодорожной станции.

Поздно вечером 1 июня товарищи из Самарского Совета предложили нам выделить двух представителей, чтобы утром 2 июня направить их вместе с двумя русскими парламентерами к легионерам для переговоров о прекращении кровопролития. В делегацию был назначен я и еще один товарищ. Однако наша поездка не состоялась. Когда мы пришли на вокзал, то оказалось, что делегаты Самарского Совета уже уехали, не дожидаясь нас. Потом мы узнали, что переговоры, которые они вели, не имели успеха: командование легионов не хотело мирного разрешения конфликта.

Фронт приближался к Самаре. Как известно, кровопролитный бой произошел 4 июня 1918 года в районе станции Липяги. Наш взвод мужественно сражался с мятежниками. Но, будучи окружен и потеряв связь с другими советскими отрядами, был разбит, и большинство добровольцев погибло.

В ночь с 7 на 8 июня мы с Гашеком находились со своими тремя взводами на станции Самара. До последней возможности мы сдерживали натиск мятежников, прорвавшихся через Самарский железнодорожный мост. В начавшейся суматохе мы потеряли связь с советским командованием и со своими отдельными группами. Стало ясно, что наших сил не хватит, чтобы удержать станцию и город. В самый последний час мы вспомнили, что в гостинице «Сан-Ремо», где была наша резиденция, остались различные документы, в том числе списки добровольцев чехословаков из нашего отряда. Чтобы эти материалы не попали в руки врагов, решено было, что Гашек пойдет в «Сан-Ремо» и возьмет или уничтожит их. После этого мы договорились снова встретиться на станции.

Гашек отправился в «Сан-Ремо». Но вернуться на станцию он уже не успел, мятежники захватили станцию, а вскоре и весь город оказался в их руках. Гашек вынужден был уйти из города в другом направлении. Около двух месяцев он скитался по деревням Самарской и Симбирской губерний, пока ему не удалось снова перебраться на советскую территорию.

А остатки нашего отряда погрузились в вагоны и отступили по двум направлениям: одна группа на Уфу, а другая - на Бузулук. Почти все наши товарищи остались в рядах Красной Армии и впоследствии продолжали сражаться с интервентами и белогвардейцами.

Гор. Брно. Сентябрь 1961 года.

Рапорт командира красногвардейского чехословацкого отряда Малины о зачислении вновь поступавших добровольцев на довольствие.

Список добровольцев, вступивших в чехословацкий красногвардейский отряд за 13 мая 1918 г. Под документом подпись Ярослава Гашека.

Поспишил Иосиф (1895 - 19??) - рабочий-текстильщик из Моравии. Находясь в Австрийской армии перешел в русский плен. В 1917 в Киеве вступил в чехословацкий легион, в бою с австрийцами под Зборовом был ранен. В августе 1917 избран в полковой комитет, сочувствует коммунистам. Во время передвижения чехословацкого корпуса весной 1918 совершает побег и вместе с Я. Гашеком формирует в Самаре чехословацкий красногрвардейский отряд, с которым в июне 1918 участвует в обороне Самары от белочехов. Позднее - на политработе в 1-й армии Восточного фронта, состоял политкомиссаром ж/д станции Симбирск. Осенью 1918 отбывает в Москву и в конце ноября возвращается к себе на родину, проживал в г. Брно. Член Компартии Чехословакии с момента ее основания.

Оглавление