Четыре месяца работы в белогвардейском стане

Б. Ф. Щуцкевер

Пишу исключительно на память. Никаких материалов о деятельности подпольного комитета у меня не осталось. Насколько мне известно, они нигде не сохранились отчасти из-за сугубой конспирации, отчасти же просто по небрежности.
Самарская организация ввиду возникшей угрозы со стороны мятежного белочешского корпуса перевела всех своих членов на боевое положение. Защищали город самарские коммунары и рабочие с редким мужеством, героической стойкостью и самоотверженностью. На посту оставались все до последней минуты. Ряд руководящих товарищей покинул город уже тогда, когда он был в руках противника.
Покинуть город успели не все. Многие погибли в боях, многие расстреляны, еще больше было арестовано и заключено в тюрьму. Часть коммунистов скрывалась в городе, под угрозой смертельной опасности быть открытыми; среди них и раненые, вынужденные скрывать свои ранения, чтобы не выдать себя.
В городе остались семьи товарищей без всяких средств к существованию. Положение их при небывалом разгуле белого террора было отчаянное. В эти дни ужасов, всеобщей растерянности и подавленности огромную энергию и самоотверженность проявила Мария Оскаровна Авейде. Пренебрегая опасностями, она стала организовывать первую элементарную помощь. Денежные средства были оставлены губкомом заблаговременно, организации же - никакой. Тов. Авейде и заменила в те дни недостающий центр. Ее квартира осаждалась ежедневно десятками товарищей, приходивших со свои ми нуждами и по поручению других, и товарищи по возможности снабжались квартирами, паспортами, платьем и деньгами.
Работа велась почти у всех на глазах. Весть об этом быстро облетела как своих, так и врагов. Ясно, что та кое положение не могло быть длительным. Днем раньше, днем позже - провал был неизбежен.
Нужно было внести в дело организованность, сообразовать методы работы с новой обстановкой, собрать партийные силы, наметить политическую линию и повести практическую работу.
Инициатива созыва первого конспиративного партийного собрания и создания нелегального комитета исходила, кажется, от т. Гиршберга. Состоялось оно недели через три после занятия города чехами.¹ Присутствовало человек 20 по персональному приглашению. Я помню: М. О. Авейде, П. П. Звейнека (Егор), П. П. Антропова (Петр), Г. М. Калмансона (Старик), Сарру Коган, Маневича (Лерер), К. Ф. Левитина, В. И. Гиршберга (Григорьев), Зиновия Кабцана, Б. Ф. Василевскую и Жукова или Тимофеева (не помню точно, кличка Николай).
После взаимной информации избрали комитет простым открытым голосованием - никак еще не могли освоиться с требованиями конспирации, слишком свежи и сильны были легальные навыки. Вошли в состав комитета Авейде, Звейнек, Николай, Левитин, Антропов и Гиршберг. В скором времени была кооптирована и я.
Несколько слов об одной особенности состава самой организации к этому периоду. С эвакуацией в Самару из Прибалтики заводов здесь скопилось много партийцев латышей. Среди них были товарищи с большим партийным стажем. Латышская организация в Самаре была одной из наиболее сильных. В городе их знали мало. Жили они на дачах обособленно. Для нелегальной работы у них были большие преимущества: 1) меньше шансов провала, 2) наличие превосходных подпольных техников. Что латыши себя зарекомендовали в этой области как истинные мастера дела - общеизвестно. Оборотной стороной были трудности использования их на массовой работе.
В сформировавшемся комитете были представлены местные товарищи (Авейде, Антропов) и недавно приехавшие (Звейнек, Гиршберг, Николай и я). Костя Левитин хотя и был «пришлый» с Дона, но с районом хорошо знаком, в нем раньше бывал и работал. Вскоре были арестованы Антропов и Авейде. Должен был исчезнуть с горизонта и преследуемый Николай.
Вновь собрали конспиративное собрание в более узком составе для новых выборов. На сей раз выборы производились уже по всем правилам конспиративного искусства, тайным голосованием. Состав комитета оглашен не был. Вошли в него: Левитин, Звейнек, Гиршберг, Груздев (Степанов), Бирзнек, Андерсон (Земляк) и я. Состав этот не стал постоянным. Груздева арестовали, Звейнек перебрался в Советскую Россию, Бирзнека и Андерсона заменили А. Я. Апин (Антон) и еще один латыш (фамилии не помню), наконец, незадолго до советизации Самары уехал и Гиршберг. Таким образом, наиболее оседлыми и постоянными работниками оказались Левитин и я.
Переворот, совершившийся под лозунгом Учредительного собрания, партийная организация рассматривала как этап в военной диктатуре, как поход, предпринятый отечественной контрреволюцией при непосредственной поддержке Антанты.
Каковы были настроения после поражения? Военные силы врага казались подавляющими в сравнении с нашими неорганизованными и необученными отрядами красноармейцев. А в тылу - развал хозяйства, кулацкие восстания, заговоры.
Действительность, которой мы все были очевидцами, не давала материала для особо оптимистических ожиданий. Мысль о скором возвращении красных в Самару казалась безнадежной. Всеми сознавалось, что революции грозит смертельная опасность, что она висит на волоске.
Связи со своими отсутствовали. Правительственные сообщения белых пестрели сведениями об их непрерывных победах. Но тяжелые думы и настроения не парализовали воли к борьбе. «Лучше смерть в борьбе, чем жизнь в неволе» - так было выражено наше отношение к создавшемуся положению в первой листовке комитета, разъяснявшей массам смысл происшедших событий и содержавшей призыв к организованной борьбе с врагом под знаменем Коммунистической партии.
Тезисы по текущему моменту представил Звейнек. Содержание их в целом восстановить не могу. Помню лишь, что в них было много внимания уделено неизбежным схваткам между группами империалистических хищников, как необычайно благоприятствующему Советской власти обстоятельству.
Тезисы приняли после оживленного обмена мнениями.
Более радужные настроения были у Павлова - рабочего-железнодорожника, незадолго до того прибывшего из Питера. Зажигающе умел он говорить о скрытых еще силах революционного пролетариата, об его могуществе. Всегда он был бодр и уверен в победе.
В практической линии разногласий не было: и пессимисты, и оптимисты находили нужным вести борьбу всеми средствами. Взрыв глубокого возмущения вызвало в партийных рядах ренегатское ликвидаторское письмо, появившееся в меньшевистском органе якобы от имени заключенных в тюрьме коммунистов, за подписью И. Трайнина. В нем все основные большевистские позиции сдавались «демократии».
Достойную отповедь эта группа получила в открытом письме, адресованном Самарскому Совету рабочих депутатов от другой группы заключенных во главе с С. И. Дерябиной. Здесь беспощадно бичевалась интеллигентская дряблость ренегатов, вскрывалась фальшь их аргументации. Письмо дышало бодрой уверенностью в победе, было проникнуто подлинным революционным духом истинных борцов. Эти товарищи показали, как можно и из тюрьмы вести борьбу.
Вопрос о вооруженном выступлении в первое время не сходил с повестки дня партийного комитета. Окрылили надежды сообщения Антропова на первом заседании, что имеются и силы - скрывающиеся в лесах осколки наших отрядов, и запасы оружия.
Комитет выделил Левитина и Антропова для более детального выяснения дела, дабы не быть втянутыми в роковую авантюру.
И действительно, оказалось, что база для вооруженного выступления не столь блестяща. Информация, полученная ранее Антроповым, была раздута «посредниками», среди которых появилось много подозрительных типов, охочих до наживы.
Рассчитывать на немедленное вовлечение широких рабочих масс в восстание нельзя было, массы только начали политически прозревать и освобождаться от увлечения демократическими фетишами. При нашей разгромленной организации надеяться, что мы сумеем их организационно охватить и двинуть, было маниловской мечтой. Легкомысленно предпринятое восстание могло обернуться лишь против нас.
Комитет, обсудив этот серьезный вопрос, решил оставить его открытым, то есть, не отказываясь от этого способа борьбы, отложить вооруженное восстание до более благоприятного времени.
Момент перелома в настроении самарского пролетариата совпал с переломом на фронте, когда и военное счастье отказало учредиловцам в своих милостях. Белые стали готовиться к эвакуации Самары, в том числе и заводского оборудования. Озлобление масс против интервентов и учредиловцев усиливалось. На производстве рабочие скрытым саботажем выражали свою вражду. Белогвардейцы отвечали расстрелами.
Причин для взвинчивания настроения было достаточно. Напряжение достигло предельной точки. Немного нужно было, чтобы вызвать взрыв.
То была полоса рабочих восстаний в Казани, Иващенкове.
Снова комитет занялся обстоятельной оценкой конкретной ситуации, учитывая при этом опыт последних восстаний. Техническое превосходство и численный перевес сил противника были несомненны. В городе были сосредоточены белочешские резервы - для нашей агитации неприступная крепость. Правда, в народной армии к тому времени немного забурлило, но проявления были слишком слабы и шансы на успех неимоверно малы. Выступление в тот момент было на руку врагам.
Комитет единодушно пришел к выводу, что момент для открытой схватки не наступил.
Решили подготовиться и ударить в тыл, когда советские войска подойдут ближе и если противник решит дать под Самарой бой.
Как известно, отступили учредиловцы из Самары после короткой перестрелки, почти без боя. Рабочие отряды мы вооружили уже в последние дни для охраны города.
Отказавшись от немедленного вооруженного восстания, комитет центр тяжести перенес на работу в рабочих организациях.
Некоторая пассивность части рабочих в Самаре до падения Советской власти уже многими отмечалась.
При Советской власти в профсоюзах коммунисты вели упорную борьбу за влияние на массы с меньшевиками, эсерами, максималистами и анархистами. Последние собирали жатву на почве возникших хозяйственных затруднений и безработицы. Все же в правлениях большинства союзов были коммунисты. Белогвардейцы не оставили союзов без своего внимания: часто происходили налеты, обыски и аресты видных коммунистов.
В рабочих рядах произошел сдвиг влево, это нашло свое отражение в перевыборах правлений союзов. Союзы швейников, кожевников, строителей, металлистов, пищевиков все больше и больше нами завоевывались, коммунисты и сочувствующие составляли большинство в правлениях.
Профсоюзы в этот период сыграли крупную революционизирующую роль. Восстановление прежних порядков на фабриках и заводах под покровительством новых властей, разгул белого террора, задевавшего не только коммунистов, но и беспартийных рабочих, сильно возмущали самарский пролетариат.
Увеличилось число экономических конфликтов, росла ненависть к интервентам и их ставленникам из Комуча. Профсоюзы служили центром притяжения всех недовольных, протестантов. Здесь в товарищеском кругу можно было без опасений вдоволь отвести душу, получить информацию, найти сочувствие, поддержку и ответ на больные вопросы.
Союзы кожевников, швейников, строителей стали партийной крепостью, здесь находились центры партийных связей (в президиумы правлений этих союзов входили члены подпольного комитета). Союзы давали кров нелегальным собраниям и заседаниям комитета под видом комиссий. Через профсоюзы распространялись и листовки. В массе членов профсоюза могли пройти незамеченными наши люди по партийному делу.
Заседания общегородской рабочей конференции происходили почти ежедневно с 11 июня и до начала августа. Выборы производились в накаленной атмосфере белого террора, поэтому открыто выступить на собрании коммунисту было невозможно. Организованного участия в конференции и ее подготовке парторганизация не принимала. Тем не менее, в одиночку коммунисты проходи ли делегатами и на эту конференцию. Среди беспартийных еще не были изжиты следы апатии, но уже был обильный материал для недовольства новой властью. В речах беспартийных делегатов временами звучала откровенная враждебность к учредиловцам. Выступления коммунистов встречали сочувствие среди части беспартийных делегатов, а еще больше со стороны многочисленных гостей «галерки». Но основная масса делегатов была настроена на эсеро-меньшевистский лад. Численный перевес был на их стороне.
Когда были назначены выборы в Совет рабочих депутатов, партийная организация успела уже немного оправиться. Коммунисты выставляли на местах свои списки под флагом левых беспартийных рабочих, выступали на выборных собраниях и не безуспешно проводили свой наказ (тоже под флагом беспартийности). В Совете образовалось солидное ядро. Руководство фракцией Совета комитет проводил через Левитина и Гиршберга. Фракция в шутку называлась «партия беспартийных левых», так за ней это прозвище и осталось.
С выступлением наших представителей в Совете обычно солидаризировались депутаты максималисты Чанин, Бурлаков и др. Совет особенно интересен тем, что отразил в себе процессы, которые происходили в рабочей толще. С повестки дня не сходил вопрос злобы дня: о роли Советов и об отношении к Учредительному собранию.
На первом заседании Совет принял резолюцию, предложенную меньшевиками. Но вопрос о действительном отношении масс к Советской власти не решался голосованием. Оппозиция пользовалась всякой возможностью для агитационных выступлений, для разоблачения учредилки, для революционизирования общественного пролетарского мнения. Левое крыло росло на глазах, к последнему заседанию Совета, большинство склонилось уже в его сторону.
Помнится, началось это заседание с требования слова представителю «партии беспартийных левых», то есть нашей фракции, для оглашения открытого письма Совету от группы заключенных (о письме см. выше). Исполкомщики-меньшевики сделали отвод требованию под тем предлогом, что исполком никаких писем не получал и ничего не знает о происхождении этого документа. Развернулась отчаянная перепалка. Мы торжествовали победу. Правые во главе с исполкомом учинили обструкцию и покинули заседание на время чтения письма.
То был наш пробный шар. При возобновлении заседания, когда приступили к обсуждению вопроса о задачах Совета, наша фракция внесла, в противовес меньшевистской, выработанную комитетом резолюцию. В ней провозглашалась необходимость «отстаивания всех декретов, изданных Совнаркомом», и выдвигались требования о всеобщем вооружении рабочих, о прекращении арестов по политическим мотивам, об освобождении из тюрем арестованных большевиков.
В ожидании подсчета голосов, поданных за нашу и за меньшевистскую резолюции, в зале - напряженная атмосфера. Голоса подсчитывают счетчики, выделенные меньшевиками. Замечаем подтасовку со стороны счетчиков. Требуем вторичного тайного голосования. Меньшевики под нашим давлением вынуждены уступить. Наша взяла! Большинство голосов получила резолюция беспартийных левых, хотя перевес и был незначительный.
Судьба Совета этим предрешалась. После принятия большевистской резолюции он больше не созывался.
Наша работа в Совете, понятно, имела много недостатков. Можно было развернуть вокруг Совета большую кампанию, но у нас мало было активно действующих сил.
Анархисты, оставшиеся в городе, затевали различные выступления: индивидуальный террор, взрыв мостов, освобождение заключенных из тюрьмы. Обратились к нам через одного парня, имевшего с нами связь, с предложением о совместной боевой работе. Комитет это предложение отклонил: много было среди анархистов ненадежных элементов. Связаться с ними - значило идти за наименее организованными, быть помимо воли втянутыми в авантюру, попасть в ловушку. В частности, мы не одобряли их намерения произвести налет на тюрьму. А оно было как будто вполне серьезно. Решили с ними поддерживать и впредь лишь информационную связь.
Функции политического Красного Креста вначале выполняла, как уже указывалось, М. О. Авейде. Затем были привлечены к делу еще несколько партийных товарищей: Сарра Бешенковская, Сарра Коган, Бася Василевская, Екатерина Куликова, Кристалл и др.
Для заготовки передач заключенным воспользовались помещением бундовской столовой. Эта же столовая служила и явочным пунктом. Заведующий столовой Родэ - бундовец, человек мягкого склада, смотрел на все сквозь пальцы. Наши странные посещения столовой не могли остаться незамеченными для шпиков, и на столовую был совершен налет.
Как только сорганизовался подпольный комитет, было решено помогать заключенным строго конспиративно. Комитет выделил трех своих членов в политический Красный Крест - Бирзнека, Андерсона, Шуцкевер.
Создали сеть агентов из латышей, которые инкогнито обходили квартиры по указанным адресам и оставляли деньги. Адреса доставлялись проверенными товарищами. Основную массу нуждающихся в помощи охватили. Размеры пособий были очень скромны. Назначение производилось решением нашей тройки. Закупки для тюремных передач были поручены т. Скиндеру. Штаб-квартирой служили дачи.
Оказывали помощь нашим заключенным и некоторые рабочие организации. Собранные ими деньги либо шли в нашу кассу, либо же на них покупались продукты, которые передавались ими непосредственно самим заключенным.
Помощь была регулярной. За все время работы Красного Креста не было провалов - это нужно отнести исключительно за счет опытности, аккуратности и осторожности наших работников.
При комитете существовало паспортное бюро, которым ведал Бирзнек. Доставали документы также из беженского комитета через Зину Козлову. Труднее было с техникой печатания. Первую листовку печатали на шапирографе. С трудом его раздобыли. Не легче было с пишущей машинкой. Машинистками сделались сами. Работали где-то на чердаке, вблизи контрразведки. После долгих мытарств еле-еле отпечатали с грехом пополам (лента никуда не годилась) 100 штук.
Начались хлопоты по оборудованию подпольной типографии. Вскоре представился заманчивый случай: два печатника-наборщика, якобы коммунисты, Уланов и Тихонов, предложили свои услуги. Они вызвались достать шрифт, квартиру и на себя же брали печатание. Для этого нужны были деньги. Вели с ними переговоры Гиршберг и я. Почему-то они нам не внушили доверия. Обратились к С. И. Хайкину - единственному коммунисту- печатнику, который находился тогда в Самаре. Он наши подозрения укрепил. После колебаний мы все же отважились и дали им часть требуемой суммы, с тем, что бы дело поставить в более скромном масштабе и под непосредственным контролем нашего человека. Идти на риск заставила нужда. Наши опасения, к сожалению, оправдались. Через несколько дней ими была инсценирована комедия провала одного из них со шрифтом, при чем якобы после избиения он был освобожден из тюрьмы.
Вскоре представился более счастливый случай: латыши раздобыли шрифт и примитивный печатный станок. Печатание возложили на Бирзнека. Справлялся он с работой великолепно. Набирал сам вместе с Марией Галвынь. Готовые листки разносились нашими женщинами в простых кошелках, с какими обычно ходят на базар.
Всего выпустили три или четыре листка. Незадолго до прихода красных дача, где печатали, провалилась, с этим прекратилась возможность дальнейшего пользования типографией.
Во время налета белогвардейцев на дачу наши товарищи печатали письмо С. И. Дерябиной из тюрьмы, присланное в ответ на письмо Трайнина. Уже был готов набор. Стук в дверь. Дверь изнутри на запоре. Ни минуты не растерявшись, полные самообладания и спокойствия, под оглушительный грохот в дверь, сложили все в заранее подготовленное потайное место, часть бумаг сожгли, а сами выпрыгнули из окна. Счастливая случайность - дом не был оцеплен - и они спаслись. Белогвардейцам в качестве трофея досталась железная подставка для набора, пальто и одна туфля, оброненная под окном.
Товарищи, рассказывая об этом случае, шутили, что простить себе не могут этой оплошности.
Перелом на фронте нас застиг врасплох. Верилось с трудом, что это действительно так. В белогвардейской печати первое время после переворота раздавался гром победы, продолжалось это и после поражений. Но в конце концов нельзя было скрывать фактов, ставших достоянием широких масс. Где-то на задворках намекалось на то, что войска несколько отошли назад по стратегическим соображениям.
С поражением на фронте белые усилили работу контрразведки. Большевистская агитация росла. Проникла она и в белую армию. Охранка усиленно занялась розысками следов нашего комитета. И мы чуть-чуть не попались. Случилось это так: в культкомиссии союза кожевников работала одна наивная девица Ш. Она хорошо знала В. П. Капранова, секретаря союза кожевников, знала, что он коммунист, и сама была сочувствующей. Познакомился с ней какой-то чех, начал рассказывать басни о том, что установившийся режим приводит его в бешенство, что он большевик, что под его влиянием находятся значительные силы чехов. Ему бы только связаться с коммунистической организацией. Девица по наивности и простоте душевной поверила. Она была полна лучших чувств к большевикам и хотела оказать им крупную услугу. Обещала ему выяснить возможность связи. Рассказала обо всем Капранову. Тот вначале было поверил, но все же решил посоветоваться с нами. История эта нам не понравилась вследствие ее примитивности. Капранов Ш. отказал. Когда она вновь встретила чеха и информировала об отрицательных результатах ее попыток, он ее арестовал и отправил в контрразведку.
В середине сентября в газетах появилось сенсационное сообщение, инспирированное контрразведкой, о том, что наконец-то удалось найти центр крамолы - партийный комитет. Была обнаружена какая-то нелегальная вооруженная организация, человек 15. Все были расстреляны. Что это была за организация? Кто в нее входил? Это нам известно не было, но комитет провалом задет не был.²
В планы комитета входило установление связи с волжским и сибирским подпольем. Проектировалась нелегальная партийная конференция. С этой целью был командирован в Сибирь Гиршберг. По возвращении он сделал доклад о состоянии сибирских организаций и их планах усиленной подготовки к выступлению. Большая нужда там была в людях и средствах. Откомандировали туда Гиршберга для постоянной работы (он расстрелян белыми в Уфе). При приближении советских войск к Самаре, весь остаток средств переслали в Сибирь через Кляхину уже в самые последние дни.
Информацию с советской территории мы получили впервые недели за полторы до прихода красных через Кубышкина.³
Встал вопрос о том, чтобы помешать отступлению белых, об организации взрыва Кинельского моста. Приготовились, стали ждать лишь указания от своих, так как стратегические планы их нам не были известны. Легко могло статься, что нашими мерами против белых мы могли помешать своим. Но информации мы так и не успели получить - наши сами явились в город.

Самара, 1925

Примечания:
¹ По сообщению других подпольщиков, первое собрание состоялось через 5-7 дней после захвата города интервентами.
² Здесь неточность: сообщение о раскрытии склада оружия и о расстреле 18 большевиков, оказавших сопротивление, было опубликовано не в середине сентября, а в последний день пребывания белых в Самаре - 7. октября 1918 г.
³ Все нити связи с губкомом партии и ревкомом, находившимися сначала в Симбирске, а затем в Покровске, были в руках К. Ф. Левитина. Архивные документы свидетельствуют, что подпольный комитет регулярно получал от губкома через специальных связных как денежные средства, так и информацию, снабжая в свою очередь информацией губком партии. Естественно, что по условиям строгой конспирации не все члены подпольного Комитета могли знать об этих связях.

Шуцкевер Фаина Самойловна (партийная кличка Магид) (1898 - 1945) - родилась в г. Сморсоны Виленской губ., дочь владельца кожевенного завода. В 1914 окончила гимназию и до 1916 училась в Харьковском политехническом институте.
Член РСДРП(б) с 1916 г. В 1917 - 1918 гг. член комитета РСДРП(б) в Богородске Нижегородской губ. В начале 1918 г. сестра милосердия 1-го Харьковского пролетарского полка на фронте против Каледина и гайдамаков на Украине. В Самару приехала в апреле 1918.

При наступлении белочехов попала в плен, но совершила побег. В период КОМУЧ - секретарь подпольного общегородского комитета РКП(б), работала в Красном Кресте по организации помощи политическим заключенным и их семьям, участвовала в создании подпольной типографии для печатания листовок. После освобождения Самары - член горкома партии, организатор партийной школы, в 1919 наряду с работой в горкоме являлась заместителем заведующего губернским отделом социального обеспечения, секретарем губернского партийного суда, членом городского женотдела. Затем в 1919 - 1920 гг. - инструктор политотдела 14-й армии и Политуправления РВСР.
После окнончания Гражданской войны в 1921 - 1923 гг. студентка МВТУ и одновременно научный сотрудник и преподаватель кафедры истории России в Коммунистическом университете им. Свердлова в Москве.
Была арестована по делу группы "Рабочая правда" и с октября 1923 по ноябрь 1924 находилась в заключении.
1927 - 1928 гг. зав. агитмассовым подотделом Орловского губкома ВКП(б); 1928 - 1931 гг. - ответственный секретарь журнала "Под знаменем марксизма" (на немецком яз.) и референт агитпропа в исполкоме Коминтерна. С 1931 зав. агитмассовым отделом парткома завода N 1 и преподаватель кафедры ленинизма и истории ВКП(б) в Международной ленинской школе.
В период с 1932 по 1936 учится сначала в Московском, затем в Харьковском авиационных институтах. После получиния диплома работает инженером сначала в Центральном институте авиамоторостроения им. П. И. Баранова, но вскоре переходит на работу инженером-конструктором в Научно-испытательный институт ВВС РККА.
28 апреля 1938 г. была арестована. Отбывала заключение в Севвостлаге на Колыме.

Шуцкевер Ф. С. автор нескольких опубликованных воспоминаний, в частности:

Б. Ф. Щуцкевер

Оглавление